Большой общественный резонанс получила деятельность в 1923—25 годах литературной группы молодых кубанских писателей-украинцев в станице Полтавской Славянского района. Именно здесь в начале 20-х годов был открыт Кубанский педагогический украинский техникум, который стал ячейкой украинской культуры на Кубани. Организация и деятельность группы молодых литературоведов была продолжением украинской кубанской периферийной интеллигенции, которая стремилась сохранить отечественную культуру и в первую очередь родной язык. В 1923 году в станице возникла первая на Северном Кавказе организация украинских кубанских писателей «Гарт» (Кубфiльгарт). Инициатором создания этой организации был молодой поэт Иван Дорожный. Ее членами большей частью были студенты Кубанского украинского педтехникума, которые делали первые шаги на литературной ниве, связывая их с возрождением интереса к родному языку и истории украинского народа. Наиболее известные участники «Гарту» — Иван Дорожный, Кирилл Тихий, Маруся Гринько, Филипп Прирва, Николай Проминь. «Гарт» проводил массовую разъяснительную работу среди населения, популяризируя родной украинский язык.
Возрождение интереса к родному языку, истории Кубани было заметно и в других больших станицах Кубанского округа, где были наиболее многочисленные массивы украиноязычного населения. Среди них можно выделить также станицу Уманскую — центр Ейского отдела Кубанской области до революции. Она при переписи населения 1897 года была включена в списки городов России. Здесь на базе местной гимназии и воинских кубанских учреждений был организован литературно-исторический украинский кружок, который активно действовал среди населения.
В сентябре 1924 года в Москве был организован «Союз украинских пролетарских и сельских писателей Российской Федерации» (СІМ) — «Село i Мiсто». К этой организации на уровне филиалов вошли литературные группы кубанских украинских писателей в Краснодаре и в станице Полтавской. В частности, в Краснодарский филиал входили Иван Луценко, Яков Проминь, Тимофей Иващенко, Александр Лисогор и прочие. «Сiмiвцi» проводили литературные вечера на украинском языке в Краснодаре и в станицах Кубанского округа, выставки книг в избах-читальнях и других учреждениях культуры. Однако энтузиазм украиноязычных писателей Северного Кавказа, несмотря на решение XII съезда РКП(б), встретил бесшабашное сопротивление местных властей. Как результат — до 1926 года на Кубани, например, осталось только 150 украинских начальных школ, 8 — неполных средних, 1 педтехникум и украинский отдел в Краснодарском пединституте, в то время, когда в 1919 в этом регионе было 1391 начальных, 180 — неполных средних, 151 — среднюю школу, 2 украинские семинарии, 124 инженерно-профессиональные школы, пединститут и политехник. Но, поняв, что украинизация приобретает все более стихийное развитие большевики решили взять этот процесс в свои руки, только бы совсем не утратить контроль над ним.
Весной 1925 года в Краснодаре состоялось первое краевое украиноязычное партийное совещание, которое, по сути, положило начало организованной работы среди украиноязычного населения Северного Кавказа, прежде всего на Кубани. Тогда же был поднят вопрос о том, что бы бесплатное приложение «Советский станичник» к кубанской газете «Красное знамя» превратить в украинский журнал. Крайком ВКП(б), учитывая решение украинского партийного совещания, поддержал предложение. И с августа 1925 года «Советский станичник» начал постепенно украинизироваться. Но этому процессу препятствовали не кто иной, как русифицированные интеллигенты из числа украинцев. Они заявили, что нельзя «хахляцькою мовою портить газету». Более того, слышались голоса и такого направления, как «Долой хахлацьку газету, потому что у нас украинцев нету». Но тогда отозвались настоящие кубанские земледельцы, которые сразу же написали в газету, откровенно заявив: «Що ми - росiяни, це ви, iнтелiгенти, брешете, бо ми – українцi й українська газета не тiльки по мовi, а й по духу зрозумiла нам. Нам краще вивчати сотню-двi незрозумiлих нових українських слiв, нiж вивчати всю росiйську мову”. («Что мы — русские, это вы, интеллигенты, врете, так как мы — украинцы и украинская газета не только по языку, а и по духу понятна нам. Нам лучше изучать сотню-другую непонятных новых украинских слов, чем изучать весь русский язык»). К этой основной мысли стали присоединяться земледельцы многих станиц, и украинство Кубани взяло верх. Более того, это остро поставило вопрос перед украинской секцией крайкома ВКП(б) о создании отдельной украинской газеты, которая бы обслуживала всех украиноговорящих Северного Кавказа.
Северо-кавказский крайком большевистской партии вынужден был в ноябре 1926 года принять специальное постановление по делу украинизации: «Признать необходимым составить комиссию для изучения дела с переводом делопроизводства соваппарата на украинский язык. Поручить Крайбюро украинских партсекций организовать в Ростове украинскую газету для обслуживания всех округов края. Там, где преобладает украиноговорящее население, вести работу среди КСМ, беспартийной молодежи и женщин преимущественно на их родном языке. Принять меры по украинизации пионеорской работы. Зав. избами читальнями в станицах, где большинство населения составляют украиноговорящие, должны использовать только украинский язык. В округах и районах надо сделать переход к преподаванию в школах на родном украинском языке населения, школы украинизировать тогда, когда есть на то согласие родителей учеников». И с 1926 года такое периодическое издание — «Червона газета» — вышло в свет. Начинала газета с одного работника и 35 экземпляров платного тиража. Через год она, будучи на то время первой и единственной украинской газетой в РСФСР, уже имела постоянный редакционный аппарат и свыше 200 сельских корреспондентов. Она и воспитала своего читателя, получив авторитет и уважение среди широких масс Северного Кавказа, которые до этого не имели возможности знакомиться с родным печатным словом (Вiстi ВУЦВК — 1927 — 16 квiтня). Все это влияло на взгляды кубанцев, побуждало их к тесной связи с родной землей через присоединение к Украине в форме автономии. Мол, «чого нам пiд Москвою перебувати? Взяли б i приєдналися до України. Тут же зовсiм близенько: Озiвське море – i Україна. Волимо пiд Україну, Але з однiєю умовою, аби Кубань не обернулася в звичайну округу. Ну, коли хочете, на засадах федерацiї, навiть,правильнiше конфедерацiї, на це свiдоме козацтво пiде». («чего нам под Москвой находиться? Взяли бы и присоединились к Украине. Здесь же совсем близенько: Азовское море — и Украина. Желаем под Украину, но с одним условием, лишь бы Кубань не превратилась в обычный округ. Ну, если хотите, на основаниях федерации, даже, правильнее, конфедерации, на это сознательное казачество пойдет».
По данным Кубанского окружного отдела народного образования, в 1925 году украиноязычного населения здесь насчитывалось 900 тысяч чел. Среди жителей Краснодара 50 тысяч (треть) разговаривали на украинском. Соответствующим было количество украинских школ І ступени — 150, с 14 тысячами учеников и 320 учителями. В 1925 году появилось специальное постановление Северо-кавказского крайкома ВКП(б) «О работе среди украинцев», которое признает ее «существенно важной». Но, из всего видно, чрезвычайно большое влияние на развитие украинизации на Северном Кавказе сделала учительская конференция Славянского, Поповичевского и Темрюкского районов Кубанского округа, которое состоялось 9-12 января 1926 года. Ее резолюции "Українiзацiя на Кубанi”, "Про роботу хати-читальнi ст. Полтавської”, "Про роботу дослiдно-показової школи Куб. Укр. Педтехнiкуму за 1-й трисеместр” i "Про роботу українських секцiй педколективiв”(«Украинизация на Кубани», «О работе избы-читальни ст. Полтавской», «О работе опытно-показательной школы Куб. Укр. Педтехникума за 1-й триместр» и «О работе украинских секций педколлективов») получили одобрение в регионе, в переводе на русский были опубликованы московским журналом.
Эти документы, конечно, не остались и без внимания местных украиноговорящих коммунистов. Тем не менее, готовность многих из них поддержать процесс родной духовности остужали из Москвы. В частности, тогдашний нарком образования РСФСР Анатолий Луначарский заявил на собрании работников местной школы в Краснодаре: «Украинизация пугает некоторых учителей тем, что русская школа будет украинизирована, и, таким образом, русский язык займет положение языка, который исчезает на Кубани. Эти опасения совсем безосновательны. Если на Украине проведена основательная украинизация, то это там согласовывается целиком с местным бытом. Здесь же, на Кубани, этого делать нельзя». В самом деле, многих местных учителей, которые не воспринимали украинизации, пугало то, что из года в год на Кубани росло количество украинских школ. Так, в 1924-1925 учебном году их насчитывалось 147, 1925-1926—150, 1926-1927—219. Успокаивая ревнителей «общепонятного», Луначарский рекомендовал употреблять в школе вместо украинской «кубанскую». В конце концов, он успокоил присутствующих тем, что в будущем можно будет перевести обучение на русский. Местной власти иногда приходилось переживать настоящие потрясения, в том числе от хоровых коллективов, которые исполняли украинские песни, и, как высказывалось местное чиновничество, «жили преимущественно старым и «малороссийским» репертуаром». Так, приглашенный в марте 1926 года в Краснодар — выступить на II съезде Советов Кубани — хор станицы Сергеевской украсил свой концерт песней «Ще не вмерла Україна»...
Затеял драку и стал стрелять в примерных в комсомолистов, между которыми случилась драка. Скорик вышел на улицу и стал кричать во все горло - разойдись и опять выстрелил. Все разбежались. В это время шел гражданин Буряк Михаил ничего не знавший, Скорик подошел к нему и ударил такового. Гражданин Буряк, беспартийный заявил об этом секретарю комячейки товарищу Митенбергу, на что получил ответ, я вам не крючок, чтобы гоняться за Скориком, потом Скорик очутился на площади и дал несколько выстрелов.
В марте 1927 года совещание секретарей украиноговорящих секций райкомов постановило, что главнейшей задачей их работы должна быть культурно-политическо-воспитательная работа среди населения на украинском языке:
1) подготовка партийцев (кружки при домах, внедрения обучения украинского языка в школах,
2) изучение культурно-бытовых условий жизни украинского населения Кубани,
3) создание украинского партийного и беспартийного актива,
4) увеличение количества украинских ликпунктов, продвижение украинской книжки в массы,
5) организация кружков украиноведения,
6) организация курсов переподготовки зав. избами-читальнями-украинцев,
7) внедрение большей плановости украинизации школы,
8) образование сети украинских школ высшего типа,
9) развертывания сети украинских профшкол.
Однако и это постановление мало в чем изменило состояние дел. Объяснение этому надо искать в том отношении административных аппаратов к украиноязычному населению, которое на второй кубанской округовой конференции ВКП(б) деликатно назвали «нездоровым», усматривая причину его в недостаточном внимании к украинизации. Об этом же отношении и об этих условиях, при которых осуществлялась на Кубани украинская культурная работа, довольно ярко говорит, например, тот факт, что заведующий педтехникумом в станице Полтавской, член коммунистической партии, на протяжении года получил 8 выговоров и дважды был исключен из партии за ведение работы на украинском языке. Не менее выразительное свидетельство заведующего отделом образования Кубанского округа Потапова. «В некоторых районах,— писал он,— состояние культурно-просветительской работы на украинском языке является ненормальным из-за того, что часть местных работников ведет неправильную линию, которая идет против украинизации. Одни откровенно выступают против нее, а вторые ставят данный вопрос для решения ученикам первой степени (безграмотным) и принимают другие меры, целиком ненужные и недопустимые. Вторым препятствием в деле украинизации есть отрицательное отношение к этому вопросу руководителей образованием, которые проявляют лишний русский шовинизм».
Еще в худшем состоянии находилось дело украинизации административного аппарата. Не учитывая того, что массы уже давно требовали этого, и станичные советы однин за одним принимали резолюции об украинизации стансоветов, судов, а правительственные комиссии констатировали, что «в районных и частично станичных организациях управляющий состав рабочих украинского языка не знает, что затрудняет массовый охват работы на родном языке и очень препятствует осуществлению приближения аппарата к населению», на Кубани не было ни одного украинского административного учреждения (на Украине же еще на 1-е января 1927 года было выделено с делопроизводством на соответствующем языке 306 русских сельсоветов, 228 немецких, 137 польских, 117 еврейских, 52 молдавских, 47 болгарских, С греческих, 13 чешских, 2 белорусских и 1 шведский). И это целиком понятно, если принять во внимание, что русские составляли большинство в местном административном аппарате. Например, в 1926 году в районных исполкомах Кубанского округа украинцы составляли 29 процентов, а русские 66 — отношение целиком противоположное настоящему реальному национальному составу населения округа; в Краснодарском горсовете украиноговорящих было 3,3 процента, а русских 84 процента, тогда как в городе украиноговорящих 33 процента, а русских 28. Итак, Кубанью, делал вывод ее уроженец П. Сулятицкий, правят пришлые, чужие ей русские, которые, как свидетельствует газета «Молот», «украинского языка не знают, что затрудняет осуществление приближения аппарата к населению», и которые, как прибавляет «Червона газета», «вместо того, чтобы разъяснять гражданам национальную политику партии и советской власти... враждебно относятся к украинизации из-за того, что просто все они не понимают национальной политики и высказываются против украинизации, ставя свои собственные интересы выше общественных». А в этом так далеко заходят, что, как констатирует газета («Красное Знамя»), «всю украинизацию объясняют каверзами чужой коммунизму нерусской по происхождению части учительства и контрреволюционных кулацких слоев казачества». Искали и другие причины, мол, само население часто говорит: «Українська школа? Це гарно, це ми розумiємо. Але що ж? У станрадi говорять i пишуть по-руському. Повчиться дитина чотири роки по-українському, а тодi переучуйся або сиди дома. То нехай воно вже буде,як є”. Русотяпи за це хапаються i кажуть: - От, бачите, само населення не бажає української школи” («Украинская школа? Это хорошо, это мы понимаем. Но что же? В стансовете говорят и пишут по-русски, в высших школах учат по-русски. Поучится ребенок четыре года по-украински, а тогда переучивайся или сиди дома. И пусть оно уже так будет, как есть). Русотяпы за это хватаются и говорят: — Вот, видите, само население не желает украинской школы».
Власть на это смотрела снисходительно: «Хохли балуються своєю рiдною мовою i культурою – хай!” (Хохлы балуются своим родным языком и культурой — пусть!). Присутствие в крае, несмотря на самые неблагоприятные условия, самочинной украинизации, которую вряд ли можно было уничтожить, привело к тому, что 13 июля 1927 года президиум Кубанского окружного исполкома вынужден был принять резолюцию о проведении украинизации всего советского аппарата. И только у русских в подобных случаях от провозглашения до осуществления очень далеко. Против украинизации были выдвинуты все уже давно известные аргументы, включая то, что на Кубани нет украинского языка, а есть свой собственный «кубанский». На целый год вопрос повис в воздухе, пока, в конце концов, 17 июля 1928 в Краснодаре на совещании комиссии ВЦВК и ЦКК с местными партийными и общественными деятелями не был похоронен «кубанский язык», казалось «по первому разряду» (было указано, что «кубанский разговорный в научном отношении есть чисто украинский и даже в большей мере, чем в местностях УССР»). Совещание постановило провести украинизацию школы и всего советского аппарата «ускоренным темпом». На основании этого постановления была создана комиссия во главе с Емельяновым, который, кстати, совсем не знал украинского языка, и которому прежде всего было поручено составить план украинизации культурно-просветительских учреждений. Такое ограничение задач комиссии в сравнении с постановлениями совещания сразу же поставило под вопросительный знак «ускоренный темп» украинизации. И в самом деле, через десять дней Емельянов выступал на 5-ом пленуме Кубанского Окрисполкома с докладом о школьных делах, в котором об украинизации — ни звука. Только, заатакованный вопросами, в последнем своем слове он заявил:
- Вопрос украинизации старый и сложный. Украинизация уже привилась. 29% всей школьной сети украинизировано. Вопросом украинизации интересуются и центральные органы. После длинных споров и болтовни ясно одно: украинский язык один; отдельного кубанского языка нет. Украинское население не протестует против украинизации.... В этом году мы подошли к плановой украинизации Кубани. Всяческие сомнения, всяческие попытки дезукраинизации школ — нетерпимы. Но, не смотря на все это, плановая украинизация — ни с места. Снова закрались сомнения: в самом ли деле население Кубани говорит украинским, а не «кубанским языком?»
Профессор Кубанского сельхозинститута Ленский, например, сказал: - Украинизация — искусственный вопрос, во-первых, «кубанцы не говорят по-украински, так как уже давно русифицированны, во-вторых, украинизация приведет к регрессу культуры, в-третьих жизнь не требует украинизиции.
Однако население Северного Кавказа тянулось к украинскому языку. Так, учитель Давыдовской школы (станица Таманская) писал Наркомату образования УССР осенью 1927 года: «Дiтвора кожен день прохає – дайте книжечки прочитати – а де ж я її вiзьму?» («Детвора каждый день просит — дайте книжечку прочитать — а где же я ее возьму?»). Когда жителям высокогорного аула Хошмензиль, переселенцам из Полтавщины, показали несколько старых украинских журналов, то поднялся целый переполох. Газеты переходили из рук в руки ... пришлось их оставить, так как слишком назойливо просили крестьяне. К тому времени большинство земледельцев уже поняли, что учить детей на родном языком легче, чем на любом другом. Например, в одной станице Кубанского округа на общем собрании вместе с советом постановили перевести обучение в школе на родной, украинский язык, а потом сняли вывеску станичного совета, «стерли написанное на русском языке, написали на украинськом, такой вот Стансовет» . А в Успенском районе Армавирского округа одну из украинских школ было открыто даже по постановлению сельского церковного совета. В станице Новодеревянковской, использовав бездеятельность местной власти относительно украинизации, как подчеркивалось в краевой газете, украинизировали церкви. Там начали даже преподавать на украинском языке закон божий. В станице Ягорлицкой, сообщалось в печати, «очень тепло встречали присутствующие выступления наших харьковских делегатов, в особенности тех, кто говорил по-украински. Для многих здешних украинцев это, без сомнения, было целое событие, так как, действительно, с трибуны они слышали украинский язык впервые».
И вот в ноябре 1927 года в Ростове созвали краевую конференцию с участием представителей Наркомата образования Украины. В оборону «кубанского» языка выступил доцент Краснодарского пединститута Ф. Чистяков, но поддержки не получил. Проф. Миртов и доц. Шаля с блеском доказали, что язык кубанского населения чисто украинский, даже меньше засоренный чужими словами, чем язык населения Черниговской, Харьковской и Катеринославской губерний, выходцами которых являются кубанцы. Спасая ситуацию, Емельянов предложил поставить на плебисцит вопросы: - Cледует или нет проводить украинизацию?
Но конференция единогласно отклонила это предложение и признала необходимым украинизировать все учреждения, не ограничиваясь только культурно-образовательными. В конце концов сам Емельянов, как уже сказано выше, вынужден был признать: «После долгих споров и толков ясно одно: украинский язык один, особого кубанского языка нет. Украинское население не протестует против украинизации, если и школы, и техникумы и стансоветы украинизируются». Эта самая конференция констатировала, с одной стороны, стихийное стремление населения к украинизации, которой оно единодушно требовало на разных съездах, пленумах, конференциях и т.д., а с другой, борьбу против нее местных партийных организаций и представителей власти и в связи с этим обострение национальной и социальной вражды. В конце концов, для обмена опытом украинизации принято решение наладить связи с УССР. В конце декабря 1928 года бюро краевого комитета партии в специальной резолюции признало необходимым:
1) украинизировать в районах, где преобладает украинское население, не только школы, а и весь советский аппарат с тем, чтобы в сельских и станичных советах делопроизводство велось на украинском языке, а в районных исполкомах — и украинском, и русском;
2) объявлять всяческие постановления сельских советов там, где есть украинское население, одновременно двумя языками — украинским и русским;
3) принять меры, чтобы в составе окружного и районного активов рабочих определенная часть работников владела украинским языком;
4) на протяжении ближайшего года украинизировать целый ряд советов и судебных учреждений;
5) открыть достаточное количество украинских школ І и II ступени.
Все это привело к смещению с должности заведующего отделом образования кубанского округа Емельянова и образованию крайисполкомом новой комиссии, которая разработала план украинизации в 37 районах Северо-кавказского Края 965 школ І степени, 561 ликпунктов, 309 изб-читален и нескольких десятков профшкол и школ II ступени. В конце марта 1929 года пленум комиссии краевого исполкома в делах национальных меньшинств, пополненный представителями краевого суда и прокуратуры и других краевых учреждений, обсуждал доклад орготдела исполкома о плановой украинизации советского аппарата в 37 районах края на протяжении трех лет и о подготовке для этого на специальных курсах ответственных работников (по1000 ежегодно). Констатируя, что до сих пор еще не проведена разъяснительная работа на местах и в краевой печати, не составлены планы украинизации и предложив им сделать это на протяжении десяти дней, пленум комиссии принял за основу план орготдела, но с тем, чтобы в украинских районах были украинизированы не только советы и районные исполкомы, а абсолютно все учреждения (суд, милиция, кооперативы и т.п.). Кроме того, пленум потребовал, чтобы на протяжении 1929 года было украинизировано не 8, а 15 районов, и поручил краевому суду и прокуратуре немедленно взяться за перевод работы в судах на украинский язык. Через несколько дней во время III Краевого съезда было образовано специальное совещание делегатов съезда по поводу украинизации. На этом совещании делегаты единогласно требовали немедленной украинизации. Основные направления ее предусматривали введение преподавания на украинском языке в начальных школах 35 районов, которые подлежали украинизации. Предполагалось перевести на украинский и преподавание в школах средней ступени, а также в так называемых ШКМ (школа колхозной молодежи). В семи педагогических техникумах создавались отделения с обучением на украинском языке.
Уже с конца 1929 года, то есть с началом коллективизации, местная печать регулярно регистрировала случаи отказа работников образования пользоваться украинским. «На русском языке лучше заниматься, он более нужен» (ст. Каневская); «украинизация — это ненужная для нас роскошь» (ст. Спокойная). В станице Раевской местная власть не платила школе надлежащих денег из-за того, что она была украинизирована. В станице Старощербиновской заведующий школой агитировал против образования в школе 5 украинского класса. В станицах Новоменской и Мингрельской руководство отвечало отказом, не считаясь с требованиями родителей и учеников, в украинизации старших классов школы. В станице Андреевской снимали с постов учителей, которые владели украинским языком, а назначали таких, которые им не пользовались. В школе села Новокубанское на второй год обучения перешли с украинского языка на русский, вопреки воли местного населения. По всему краю упрямо не выполнялись распоряжения соответствующей власти о том, что по школам, где украиноговорящих не меньше 30%, должно преподаваться украиноведение. Еще год спустя Наркомоб сделал распоряжение, чтобы на всех отделениях Кубанского пединститута учили украинский язык, но местная власть так этого и не выполнила. Подобное же совершалось и в других сферах местной жизни. В станице Новомышастовской отказались пополнять библиотеку украинскими книжками, в Краснодаре центральная библиотека имени Пушкина, которая ежемесячно бесплатно получала украинские книжки, просто стала прятать их. В избах-читальнях, игнорируя желание посетителей, отказывались подписывать украинские журналы, а местами агитировали даже против их частной подписки. В станице Коренёвской в стансовете не желали разговаривать с населением на украинском языке, а в стансовете Новомышастовской председатель исполкома не принимал заявлений, написанных на украинском языке, и т.д., и т.д...
Все это было однако явлением временным: с 1930 года, по исследованиям Я. Савки, начался обратный процесс — свертывание украинизации. Уже тогда в практику вошли ночные вызовы профессоров и учителей-украинцев, цепляние разнообразных ярлыков, инкриминирование бессмысленных обвинений. Но полных оборотов этот процесс набрал в1932 году, когда ЦК ВКП(б) и РНК СССР приняли постановление «О прекращении украинизации». Подписанное Сталиным и Молотовым постановление требовало «немедленно перевести на Северном Кавказе делопроизводство советских и кооперативных органов «украинских» районов, а также все существующие газеты и журналы с украинского языка на русский как более понятный для кубанцев, подготовить и к осени перевести преподавание в школах на русский язык». Крайком и крайисполком обязаны «срочно проверить и улучшить состав работников школ в «украинских» районах. Сразу же была прекращена деятельность издательств «Червоний прапор» и «Радянський станичник», Краснодарский филиал Государственного издательства Украины с его представительствами на Кубани и Северном Кавказе остановил распространение украинской литературы и периодики. Затем местное население вынужденно было читать лишь русскоязычные издания. С 28 марта 1933 года ликвидировался и краевой украинский театр...