Всем привет!
6 сентября сего года исполнится 95 лет, как последний солдат Добровольческой армии погрузился на пароход «Амвросий» и навсегда покинул берег Кубани, в районе поселка Ачуево! Прошло почти 100 лет с тех пор, как в августе 1920 года была сделана последняя и отчаянная попытка белого движения перехватить военную инициативу у большевицкого правительства...
К сожалению, про эту знаменательную дату в нашей истории, так никто и не вспомнил на нашем краевом ТВ или каких-то других СМИ...
Я так почитывал в инете, что пишется по этой теме и вот совсем недавно всплыл дневник Александра Судоплатова служившего связистом в Алексеевском полку. Вначале я конечно принял это за современную фальшивку, сейчас говорят фейк, ох и не нравится мне это слово! Мой тезка не имел фотоаппарата, но зато неплохо рисовал! Свои дневниковые записи он сопровождал оригинальными рисунками...
Вот так выглядели страницы его дневника.
Повторюсь, что вначале все это я принял за современную подделку пока не увидел рисунок под названием - «Гривенская, отдых после боев» и понял, что такое мог нарисовать только человек, который действительно это видел! Там изображена телега, которая имеет особое название... Думаю, что даже, кто прожил на Кубани всю жизнь не все и вспомнят ее специфичное название и для чего она была нужна!?
Ниже приведу часть этих записок и конечно великолепные рисунки Александра Судоплатова дошедшие до нас спустя почти сотню лет!
Тяжело и нелегко было читать, как русские убивали русских! Всем известно, что гражданские войны отличаются особой жестокостью... В дневниковых записях такое тоже обнаружилось, это гибель гренадерского батальона алексеевского полка или же порубленный казаками артиллерийский расчет красных. Далее идут цитаты из дневника!
Перед Кубанским десантом наш полк вошел в сводно-пехотную дивизию. Командиром этой дивизии был назначен генерал Казанович — старый алексеевец, командовавший нашим полком в 1-м Кубанском походе.
5 августа был парад. После него генерал, обходя строй, здоровался и разговаривал со старыми алексеевцами.
11 августа под вечер на набережной Керченской крепости полк выстроился в каре. Был отслужен молебен, после чего началась погрузка. Ночью полк поплыл в десант.
Утро ясное, море спокойное. Весь флот идет вместе. В тумане видна полоска земли - это Кубань. Там большевики.
Мы идем медленно вдоль берега. Рядом с нами другой пароходик тоже тащит баржу, на ней казаки-бабиевцы, с лошадьми. Наша и их баржи высаживаются первыми и поэтому отделяются от остальной флотилии и приближаются к берегу. Уже видна Бородинская коса и на ней хуторок Бородин.
Наш катер подошел версты на полторы к берегу и остановился.
- Мель, не могу идти! - кричит с катера капитан. Приходится искать другое место. Казачья баржа уже близко к берегу.
Та-та-та-та, - раздалось с берега. Казаки не выдерживают. Их человек 15-20 выводят лошадей на палубу и толкают их в воду. Сами, голые, с винтовкой и шашкой, бросаются за ними в воду. Рвутся на свою Кубань.
- Ну, что вы там? - нетерпеливо кричит наш командир полка, волнуясь, что катер наш медлит.
- Не можем идти дальше! - кричат нам с катера.
- Какая глубина?
- Восемь футов.
- Господа! - кричит командир полка. - Кто умеет плавать, прыгай в воду и тяни за канат на буксире баржу!
Через 10 минут человек 200 пловцов тянули баржу к берегу. От баржи идут два каната, за каждый из них уцепилось человек сто и тащат с криком "Ура!". Из воды торчат головы, да взмахивают сотни рук, как будто в воде копошится огромное чудовище. Баржа медленно движется к берегу, наконец, стукнулась о песок.
- Все раздевайся! - крикнул нам командир полка. - Бери только винтовки, пулеметы, патронники и диски. Сноси все на берег. Затем обратно за одеждой. Не суетясь, но быстро! - добавил он.
Оделись быстро и, взяв каждый по аппарату, винтовке, всей выкладке и по 2 катушке, пошли к хутору. Идем через бахчи, рвем дыни и арбузы.
- Та-та-та-та, - затрещало из кукурузы.
- Ура! - вспыхнуло где-то в роте. Пулемет умолк. Он уже наш, красные удрали. Мы уже отошли верст 5 от берега. Моря уже не видно. Рассыпались в цепь.
- Та-та-та-та, - опять затрещал впереди пулемет.
- Трах-тах-тах-тах, - затрещали ружейные выстрелы. Очевидно, тут дело более серьезное. Цепи легли. Правый фланг пошел в обход.
Гибель ГРЕНАДЕРСКОГО БАТАЛЬОНА. 15-ое августа.
Наш полк занял позиции верстах в 20-ти от Приморско-Ахтарской ночью, действуя на ощупь, не зная, что впереди и вокруг него. Два батальона заняли позицию левее железной дороги. Правее, довольно далеко от железной дороги, у Свободных хуторов, занял позицию 3-й Гренадерский батальон.
Наступала на нас кавалерийская дивизия, имеющая в своем распоряжении артиллерию, которая начала нас усиленно обстреливать. Наша артиллерия еще не успела подойти и не могла ответить там же.
Большевики, наверное, узнав, что в железнодорожной будке находится штаб полка, взяли ее по-серьезному под обстрел. Снаряды, все сотрясая, рвались совсем рядом. Такого обстрела я еще не переживал.
При такой обстановке наш штаб на какой-то промежуток времени оказался отрезанным от остальных частей полка. Позднее обнаружилось, что большевики бросили свои главные силы на наш правый фланг, занимаемый Гренадерским батальоном, с целью его окружить. Бой так продолжался несколько часов без перерыва. Патроны были на исходе. Около полудня батальон не выдержал и начал отступать. Но в своем тылу он наткнулся на красных и оказался отрезанным от своих.
Мало кто пробился из окружения. Большинство или были порублены красной конницей или взяты в плен. В этот день батальон потерял убитыми или взятыми в плен около 200 человек, среди них 4 сестры милосердия.
В этом, казалось бы, безнадежном положении нашлись командиры, которые не растерялись и сохранили присутствие духа.
Прорываться пришлось через хутора. Каждые 40-50 шагов был забор, через который нужно было перелезать. Как рассказывали, у одного такого перелаза остановился начальник пулеметной команды порутчик Слободянюк с пулеметом; его огнем он прикрывал отступление. У него уже кончались пулеметные диски. Увидев среди бегущих своего брата, он закричал ему:
- А диски взял? - На обязанности брата было носить пулеметные диски.
- Нет, не взял, - ответил тот смущенно.
- Тогда иди обратно и принеси их сюда! - отдал поручик брату довольно жестокое приказание. Младший брат точно исполнил приказание старшего брата: побежал обратно, пробрался на оставленную ими позицию, на глазах у подходивших красных забрал диски и принес их брату. Эти диски спасли людей, прорывавшихся с этими двумя братьями из большевистского окружения.
К вечеру Свободные Хутора, где произошла трагедия Гренадерского батальона, были взяты обратно и были подобраны убитые. Убитых было найдено около ста человек и, наверное, еще много не найденных осталось лежать в зарослях кукурузы, в камышах плавней.
В степи была вырыта большая братская могила, и все трупы свезены к ней. Все они были до-гола раздеты: кто-то позарился на синие бриджи, на хорошие сапоги. Среди убитых были и такие, которые, видно, были сначала ранены, а позже кем-то добиты. Но и этого мало: кто-то издевался над ними, кто-то мучил раненых перед тем, как убить. У многих были выколоты глаза, на плечах вырезаны погоны, на груди — звезды...
И ведь это проделали над русскими свои же русские и только потому, что они правду и добро понимали по -другому, чем те, кто надругался над ними. А казалось, еще недавно и те и другие вместе сражались на Германском фронте и в трудную минуту, рискуя жизнью, выручали друг друга. Кто разбудил в них зверя? Кто натравил этих людей друг на друга?
Вечером в ст. Ольгинской неожиданно в штаб нашего полка явились два офицера из нашего Гренадерского батальона, которые уже были нами причислены к погибшим. Спаслись они чудом. Как они рассказывали, батальон был окружен, попытка пробиться кончилась неудачей. Патроны все вышли. На спасение не было никакой надежды, и они сдались, другого выхода не было. Офицеров сразу же отделили от нижних чинов и начали издеваться над ними и избивать. На ночь их поместили в какой-то сарай. Их было больше 50 человек. Из разговоров конвоиров они поняли, что утром их ожидает расстрел. И вот эти два офицера сговорились, что, когда их поведут на расстрел, они попытаются бежать. Терять было нечего, а, может быть, посчастливится и удастся бежать.
На рассвете их вывели и повели за станицу по дороге, идущей кукурузными полями. Эти два офицера шопотом пробовали уговорить шедших с ними рядом тоже рискнуть и броситься всем одновременно в разные стороны, но их предложение не встретило сочувствия - для этого нужна была какая-то решимость, а ее у большинства уже не осталось.
Тогда один из них сильно толкнул ближайшего конвоира, так, что тот упал. Настало замешательство, воспользовавшись которым они бросились в чащу растущей рядом кукурузы. Конвоиры открыли огонь, но преследовать их не решились, видимо, боясь растерять остальных пленных. В этих зарослях кукурузы они и скрывались, питаясь початками зеленой кукурузы.
17-ое августа. Часов в 7 утра двинулись по жел. дороге. При выходе из станицы, гляжу, наши бегут на курган. Я понесся туда тоже. Оказывается, на кургане зарыты наши взятые в плен гренадеры, которых, рассказывают местные жители, здесь ночью красные рубили. Жители говорят, что они видели, как командира батальона и одну сестру милосердия красные погнали дальше, на станицу Роговскую.
... Идем уже около часу. Солнце отчаянно печет, пить хочется. Вправо маячит хуторок. Несколько человек помчалось туда напиться воды. Я тоже понесся туда. Подбегаю к крайней хате. Здесь несколько человек наших окружило какую-то бабу.
- Да ты говори толком! - кричал ей один офицер. - Белый он или красный?
- А Господь его знает! - говорила перепуганная баба.
- Да где он? Веди нас к нему!
Баба повела нас за собой в амбар, указала на закром.
- Братцы, товарищи! - раздалось из закрома. - Я ранен...
- А ну-ка, вылазь! - крикнул тот же офицер, заглядывая в закром. - Да это же наш! - воскликнул он. - Это же капитан Соловьев.
- А вы... наши... свои... - залепетало в закроме. - Господи, благодарю, благодарю Тебя!
Из закрома, едва не падая от слабости, вылез капитан Соловьев, 3-го Гренадерского батальона. Лицо у него было все в крови, он был почти голый.
- Свои, свои! - крестился он и плакал.
Он кратко рассказал, как красные взяли в плен их батальон, раздели всех и начали рубить. Ему разрубили ухо и часть черепа, он все-таки был жив и притворился мертвым. Ночью его подобрали крестьяне и спрятали в закром.
Ну и пережил же он! Я забыл про воду и понесся к своим сообщить эту новость.
18-ое августа. Подходим к Тимашевке. Красные открыли огонь, они сосредоточили огонь по нашим обозам, которые не выдержали и убегают. С вокзала бьет их бронепоезд тяжелыми снарядами. Орудия наши бегло бьют по вокзалу. Наши батальоны наступают на станцию. Красные вышли из станицы и наступают на нашем правом фланге. Они пытаются нас обойти. Наш 2-й батальон отходит. Наши орудия перенесли огонь на правый фланг.
Командир полка наблюдает за боем. Он стоит на дрезине и смотрит в бинокль. С тылу откуда-то летит аэроплан и бьет из пулемета по нас. Бронепоезд начал бить тяжелыми снарядами по нашей дрезине. Вот, вот угодит. У меня душа ушла в пятки. Но командир полка не шелохнется, твердо держит в руках бинокль и медленно диктует адьютанту донесение для генерала Шифнер-Маркевича.
Бой затягивается. Уже закрадывается сомнение, возьмем ли мы Тимашевку.
Вдруг в тылу поднялись облака пыли. Приближается какая-то колонна. Не то конница, не то пехота. Что такое? Откуда?
- Не может быть, чтобы это были красные! - говорит немного взволнованно командир полка своему адъютанту, направляя туда бинокль. - Не могут они так быстро и незаметно нас обойти! - Все-таки он приказывает немедленно снять с передовой линии два пулемета и направить против приближающейся колонны.
"Вот будет сейчас жара!" - подумал я. - Ведь у нас только 2 батальона и одна батарея, да и люди все устали страшно.
Вдруг видим - по железнодорожной насыпи бежит к нам какой-то солдат. Запыленный, потный, весь черный. Это юнкер константиновец.
- Где командир Алексеевского полка? - кричит он.
- Здесь! Здесь!
- Господин полковник! - прикладывая руку к козырьку и запыхавшись, докладывает он. - Константиновское Военное училище прибыло к вам на подкрепление. Начальник училища просит у вас инструкций.
Слава Богу! Наши просияли, вздохнули спокойней.
- Пожалуйста, передайте начальнику, - говорит успокоившийся полковник Бузун, - рассыпать училище правее нас и охватить станицу с правого фланга!
Через 20 минут по всему полю правее нас шли юнкера. Они рассыпались стройными рядами. Идут, как на ученье. Молодцы!
Через час по грунтовой дороге, левее полотна железной дороги, что-то виднеется. Подходим ближе. Трактор, брошенный красными. На нем громадное орудие. Рядом стоит брошенный грузовик. Подошли вплотную. Вокруг трактора валяются голые трупы порубленных коммунистов. Их около тридцати. Здорово рубили. Казачки прямо рубили по голове. Один черный весь, в саже, наверное кочегар, другой в кожаной фуражке с рассеченным горлом. Один коммунист лежал в бурьяне шагах в двухстах от трактора. Очевидно, он бежал, но его догнали бабиевцы. Он лежал вверх лицом, широко открыв глаза и вытянув вверх руку, показывал кукиш. На тракторе стоял пулемет.
Сегодня рано утром разбудил нас орудийный выстрел. Подошедший красный бронепоезд начал обстреливать вокзал. Снаряды с воем несутся через нашу хату. Встаем. Стрельба прекратилась. Пошел в штаб полка. На площадь влетает на лошади казак и кричит: "В тылу красная конница!". Поднялась суматоха. По телефону запросили 2-й батальон, он стоял в конце станицы. Оттуда ответили, что на соседнем хуторе заметно какое-то движение. Один броневик покатил туда. Через час все выяснилось: наши брали на хуторе подводы; в это время откуда-то появились красные кавалеристы и погнали наших.
Вот так война! Прошли 80 верст, а в тылу противник бродит! Нет, видно, нам со своими силами не сделать дела.
... Вчера генерал Улагай созывал здесь станичный сбор, разъяснил казакам положение. Казаки-станичники кричали "Ура!". Да толку, как видно, для нас от этого мало будет...
... Сегодня у нас в 12 час. дня парад. Принимать парад будет генерал Бабиев; на площади в ожидании парада стоит его конница. Она только что пришла из Брюховецкой, разбив бригаду красных. Она имеет грозный вид со своими значками, черными знаменами и волчьими хвостами. Пришел наш полк. Пришли батареи, броневики, подошли Алексеевское и Константиновское училища. Все с нетерпением ждут Бабиева. Интересно его посмотреть.
- Смирно! - раздалась команда.
Не успели все сообразить, в чем дело, как вдруг из-за угла, как пуля, вылетел всадник и птицей пролетел по фронту.
- Здра-а-а! - закричал он.
- Здрав-гав-гав! - загалдели казаки.
Я не успел рассмотреть его. Видел только мелькнувшую фигуру и руку в воздухе, другой руки, говорят, у него нет, и повод он держит в зубах.
Жду - сейчас пойдем церемониальным маршем, но почему-то тишина. Никакой команды... Заминка...
- Разойтись! - раздалась команда.
Удивительно. Почему же не было парада? Иду в штаб полка. Меня ловит порутчик Яновский:
- Идите в команду, сейчас выступаем!
Куда? Что?
- Неизвестно!
Быстро грузим на повозки аппараты, катушки, а в саду кипит борщ, неужели бросим его?!
Выезжаем на площадь. Бабиевцы уже выходят из станицы. Значки и конские хвосты грозно веют над колонной. Полк наш едет на подводах.
Сегодня наш полк опять выступает на позицию. Позиция будет в 18-ти верстах отсюда, на реке Протока, в станице Николаевской. Порутчик Яновский посылает на позицию двух телефонистов, нам разрешено отдохнуть. На позиции под станицей Николаевской идут жаркие бои. Беспрерывно слышен гул канонады.
Сегодня лежал часа два на берегу Протоки. Берега, обросшие ивняком, круто обрываются к реке. Высокие осокоры шумели своими серебристыми листьями. Их шум мне напомнил почему-то дом, осеннее время, сборы в училище. И мне стало грустно. Когда то попаду домой? Настает осень. А конца нашей войне и не видно...
30-ое августа. Перешли через новый мост. У места погрузки установили 2 баржи рядом. Сделали нечто вроде пристани, к которой могут подходить катера. Вдалеке стоят большие транспорты, они не могут подойти ближе - мелко. На них будут перегружать с катеров. Генерал Коновалов беспрерывно присутствует на пристани. Он в белом кителе. В первую очередь будут грузиться кавалерия и артиллерия.
С позиции доносится страшная канонада, там наш полк.
31-ое августа. Утром прилетел большевистский аэроплан и бросил бомбы. Чуть было не попал в баржу, через которую идет погрузка. Погрузка идет полным ходом. Грузятся казаки. Главная возня с лошадьми: их приходится лебедками поднимать в море с одного парохода и пересаживать на другой. До нас очередь еще далеко.
1-ое сентября. Мы стоим, как цыгане, табором. Повозки, повозки и повозки, везде костры. Жрать нечего, выдали знаменитую "керченскую" муку, из нее делаем "пышки" на морской воде; хорошо, солить не надо!
Сейчас грузят обозы. Лошадей берут всех, а повозки только казенного типа. Много подводчиков едут с нами, не решаются оставаться. А тем, которые пожелали остаться, вернули лошадей, и они поехали через мост на Гривенскую.
2-ое сентября. Пишу в окопе. Вчера часов в 8 вечера прибыл сюда. За полчаса до моего прибытия наши отошли в новые окопы. Сейчас спокойно, но в окопах все сидят, боясь приподняться, так как красные в 200 шагах и тотчас же "посадят на мушку". Правый фланг упирается в Протоку, у обрывистого берега. Левый фланг клином упирается в густой камыш и вязкое болото.
Часов в 12 дня наша батарея, стоящая в полуверсте за второй линией, открыла огонь. Красные начали отвечать. Их шрапнель рвется над окопами. Картечь с диким завыванием местами сметает бруствер. Наши приникли к земле. Потом красные начали бить на удар. У нас вдруг перебита линия. Иваницкий, собравшись с духом, выскочил из окопа. Я взял трубку. Линия не работает. Ах, вот заработала! Лезет обратно Иваницкий. Слава Богу, перебили всего в десяти шагах.
К вечеру все утихло. Кухня поздно ночью привезла обед и ужин разом. Обед не то, что на погрузке. Целый бык на 80 человек! Комары кусают, нет покоя.
28-ое августа. Сегодня праздник Успения Божией Матери.
Около полудня поднялась в станице стрельба. По улице несутся повозки. Наши повозки тоже понеслись. Я вскочил на одну. Все летят, сломя голову. На улице крик: "Кавалерия!" Опомнились через час в камышах. Обозы пошли тихо. Не дай Бог быть с обозом - всегда наделают панику!
Оказалось, что красные по Протоке подошли на речных пароходах и высадили конницу. Она промчалась по улицам станицы. Наш раненый командир полка тоже вскочил на подводу, а с ним еще несколько человек. Они мчались по улице, отстреливаясь из револьверов. Фоменко, выскочив на улицу и увидев скачущего к нему буденновца, не растерялся, прицелился и сбил его. Теперь он едет на его лошади!
..... Мы идем по дороге вдоль Протоки. Это единственная дорога к морю, с обеих сторон непроходимые - на много верст - плавни и болота, так что красные нас не могут обойти. Ночевали на хуторе. Там установили радио-станцию и вызвали Севастополь. Будто бы получили сообщение, что за нами из Крыма идут пароходы.
Ковтюх Епифан Иович начальник красного десанта в Гривенской вот так описывает со своей стороны этот же день 28 августа 1920 года в своей книге «Железный поток в военном изложеннии».
28 августа. Части десанта разделились на две колонны: 1-я колонна—Таманский батальон и штабная рота во главе с т. Ковалевым—получила задачу обойти станицу и атаковать ее с запада, тесня противника к реке Протоке; левая колонна — остальные роты — подойти к станице и атаковать ее с севера. Артиллерия должна была перед атакой обстрелять центр станицы беглым огнем, а в момент самой атаки перенести огонь на южную окраину станицы. Кавалерийский эскадрон получил задачу обойти станицу справа и атаковать ее с южной стороны, преграждая возможное движений противника к Ачуеву. Одна рота осталась при пароходах в резерве, а кавалерийская сотня была поставлена за левой колонной на случай развития ее атаки.
В сторону Николаевской были высланы разъезды.
По сведениям, полученным от пленных и местных жителей, в станице были расположены: штаб белого десанта, Николаевское и Алексеевское юнкерские училища, несколько вновь формирующихся частей и большое количество пленных красноармейцев.
В общем гарнизон станицы численно далеко превосходил наш десант. Поэтому атака станицы требовала большой быстроты и дерзости. Части десанта под прикрытием темноты и тумана сделали необходимые передвижения. В 5 часов 30 минут артиллерия
открыла беглый огонь по центру станицы, а через 10—15 минут перенесла
огонь на ее южную окраину. Под прикрытием артиллерийского огня, с криком «ура» части десанта ворвались с северной и западной сторон в станицу. Начался беспорядочный уличный бой. Среди войск противника поднялась паника.
Кавалерийский эскадрон, пущенный яри подходе к станице в обход справа, чтобы выйти на ачуевскую дорогу и перерезать путь отхода к морю, встретил отдельные группы убегавшей пехоты. Лихим налетом он захватил до 100 чел. пленных и под конвоем отправил их к пароходам.
Захваченный врасплох противник укрылся в домах. Поэтому частям десанта пришлось попутно с движением по улицам очищать от противника дома станицы, растянутой вдоль реки на протяжении 6—7 км.
Противник воспользовался этой задержкой в нашем продвижении, привел части в некоторый порядок и, заняв небольшой овраг реки, почти в самом центре станицы, где были расположены его штабы, встретил наши атакующие части сильным ружейным и пулеметным огнем. К мосту выехала неприятельская бронемашина, которая также препятствовала нашему продвижению.
Наша пехота припала к постройкам и остановилась, открыв сильный ружейный и пулеметный огонь.
Moмент требовал напрячь все силы и немедленно устранить эту неожиданную задержку, угрожавшую сорвать всю операцию. Резервы уже были израсходованы. При мне осталось только 32 всадника Полтавской сотни,
с которыми и пришлось броситься в атаку. Всадники наскочили на неприятельский броневик и понесли большие потери. Однако, этот лихой порыв увлек пехоту. Она вновь бросилась вперед и, несмотря на отчаянное сопротивление противника, охватила его со всех переулков и заставила спасаться бегством.
Неожиданная задержка у оврага дала возможность части офицеров и генералов бежать к Ачуеву, и — что самое главное — со станичной площади успел подняться самолет противникa; он улетел в сторону Ново-Николаевской, где и сообщил о нападении десанта. Центр и остальная часть станицы были заняты почти беспрепятственно. Белогвардейцы разбегались, бросая оружие. Значительная группа противника пыталась перебраться вплавь на левый берег Протоки. Часть,
не переплыв реки, тонула, а те, кто достигал левого берега, уничтожались нашей засадой, высланной еще до атаки станицы.
К полудню бой затих. Остатки дивизии генерала Казановича были ликвидированы.
К пароходам, подведенным к станице, начали подводить пленных и подвозить трофеи. К нам в руки попало около 1 500 чел. пленных, из них 40 офицеров и генералов, 9 штабов управлений с их сотрудниками, несколько тысяч винтовок, большое количество огнеприпасов, обозов, лошадей, несколько десятков пулеметов, 2 броневика, 2 легковых машины и много другого имущества. Убитыми, ранеными и утонувшими в реке противник потерял несколько сотен.
Наши потери были незначительны: убитых 19 чел., раненых 63 чел. (среди раненых 1 комбат, 2 комроты и несколько взводных).
Штаб генерала Улагая во главе с начальником штаба, ген. Карававым, был взят в плен, но сам Улагай вечером 27 августа уехал в Ачуев для переговоров с Врангелем об устройстве тыла и поэтому в руки к нам не попал.
Утром двинулись дальше. Я еду с обозом нашей команды. Наш полк же остановился у входа в камыши, невдалеке от Гривенской, и будет там держать позицию.
Везде по дороге пленные роют глубокие окопы в две или три линии. Здесь, наверное, будем защищаться, пока не сядем на пароходы.
К вечеру подошли к морю. По правому берегу Протоки, по которому мы идем, не подойти к морю, тут сплошные камыши. Левый берег изрыт, виден рыбачий поселок (Ачуев) с маленькой церковью. Там будем грузиться. Целую ночь наши "понтонеры" строили мост через Протоку, на простых рыбачьих челнах, а поперек их клали заборы, ворота, двери и всякий подручный материал.
30-ое августа. Перешли через новый мост. У места погрузки установили 2 баржи рядом. Сделали нечто вроде пристани, к которой могут подходить катера. Вдалеке стоят большие транспорты, они не могут подойти ближе - мелко. На них будут перегружать с катеров. Генерал Коновалов беспрерывно присутствует на пристани. Он в белом кителе. В первую очередь будут грузиться кавалерия и артиллерия.
С позиции доносится страшная канонада, там наш полк.
31-ое августа. Утром прилетел большевистский аэроплан и бросил бомбы. Чуть было не попал в баржу, через которую идет погрузка. Погрузка идет полным ходом. Грузятся казаки. Главная возня с лошадьми: их приходится лебедками поднимать в море с одного парохода и пересаживать на другой. До нас очередь еще далеко.
1-ое сентября. Мы стоим, как цыгане, табором. Повозки, повозки и повозки, везде костры. Жрать нечего, выдали знаменитую "керченскую" муку, из нее делаем "пышки" на морской воде; хорошо, солить не надо!
Сейчас грузят обозы. Лошадей берут всех, а повозки только казенного типа. Много подводчиков едут с нами, не решаются оставаться. А тем, которые пожелали остаться, вернули лошадей, и они поехали через мост на Гривенскую.
2-ое сентября. Пишу в окопе. Вчера часов в 8 вечера прибыл сюда. За полчаса до моего прибытия наши отошли в новые окопы. Сейчас спокойно, но в окопах все сидят, боясь приподняться, так как красные в 200 шагах и тотчас же "посадят на мушку". Правый фланг упирается в Протоку, у обрывистого берега. Левый фланг клином упирается в густой камыш и вязкое болото.
Часов в 12 дня наша батарея, стоящая в полуверсте за второй линией, открыла огонь. Красные начали отвечать. Их шрапнель рвется над окопами. Картечь с диким завыванием местами сметает бруствер. Наши приникли к земле. Потом красные начали бить на удар. У нас вдруг перебита линия. Иваницкий, собравшись с духом, выскочил из окопа. Я взял трубку. Линия не работает. Ах, вот заработала! Лезет обратно Иваницкий. Слава Богу, перебили всего в десяти шагах.
К вечеру все утихло. Кухня поздно ночью привезла обед и ужин разом. Обед не то, что на погрузке. Целый бык на 80 человек! Комары кусают, нет покоя.
4-ое сентября. Часов в 8 утра вдруг совершенно неожиданно справа, из-за Протоки, ухнуло орудие, и снаряды начали лопаться вдоль окопа. Красные, видно, ночью как-то переправили орудие на тот берег. Неужели исполняются их вчерашние угрозы: "Завтра будете все у нас!"?
Красные пошли в атаку. Полковник Логвинов, заменяющий командира полка, с утра у нас в 1-й линии. Он не выпускает из рук трубки.
- Батарея! - кричит он. - Сосредоточьте огонь по левому берегу, отвлекайте их батарею!
- Пулеметчики, на вас вся надежда! - кричал Логвинов на левый фланг, где наготове стояли четыре люиса.
- Оставьте аппарат! - махнул он мне и Иваницкому. Мы взяли винтовки и легли на бруствер.
Снаряды рвутся то впереди, то позади окопа, то падают в воду и поднимают водяные столбы. Но все внимание наше сосредоточено вперед, где между кустами и деревьями спокойно идут на нас красные. Они идут кучами. До них шагов полтораста.
- Батальон, - закричал Логвинов, - Пли!
Грянул залп из 80 винтовок и яростно зарокотали четыре люиса.
Боже мой, что получилось! Красные все пали на землю и, как один, полезли в разные стороны. Многие кинулись в камыши, прямо в болото. Другие кидались в воду. Мы бешено стреляли, пулеметчики выпускали диск за диском. Уже красных и не было, а наши все стреляли!
- Разрешите в атаку? - кричали офицеры Логвинову, вылезая из окопа.
- Куда? Куда? - закричал он. - Назад!
Ночью наши лазили в разведку. Притащили одного красного, раненого в грудь. Он говорил, что у них перед наступлением все были уверены, что мы еще раньше покинули окопы.
Нас, телефонистов, 4 человека (я, Иваницкий, Башлаев и Солофненко), дежурим в первой и второй линиях день и ночь, подменяя друг друга. Говорят, завтра кончается погрузка всех частей.
6-ое сентября. Часов в шесть утра мы покинули вчерашний окоп, так как красные открыли такой огонь, что нельзя было выдержать.
Наш последний окоп невдалеке от моря, отсюда видна Ачуевская церковь и мост. Красные нас оставили в покое и бьют по мосту. Если его разобьют, мы погибли. Отсюда до места погрузки верст семь. Уже известно, что грузимся сегодня вечером. Набежали черные тучи. Поднимается ветер, море неспокойное. При ветре будет скверно грузиться.
Наши четыре люиса уже пошли через мост на ту сторону. Они будут обстреливать противника, когда мы будем отходить через мост. Уже отправили новых раненых на погрузку. Я сдал аппарат и кабель с ними. Мы остались с одними винтовками. Второй батальон - человек 30 - пошел на погрузку. Красные не стреляют; они, очевидно, отчаялись нас взять и ждут, когда мы сами уйдем. За 2-м батальоном на мост пошел 1-й батальон - осталась только офицерская рота, человек 18. Едва только батальон взошел на мост, как красные с криком "ура" вылетели из своих окопов. Они, вероятно, не предполагали, что часть нас еще осталась на том берегу.
- Через мост вольным шагом, не беги! Вторая полурота, стой! Пусть первая пройдет!
Красные открыли яростный огонь. Пули защелкали по мосту. Двух человек уже понесли на руках. Наступила наша очередь. Мы, человек семь, быстро перебежали по мос